Генеральный директор «Церих Кэпитал Менеджмент» Александр Баулин сумел вырасти из рядового сотрудника в руководителя одной из крупнейших российских брокерских компаний. О своем пути на фондовом рынке, сделках для нынешних олигархов и о том, за счет чего компании удалось стать одним из крупнейших в стране биржевых посредников, г-н Баулин рассказал в интервью Financial One.
От инженера до скупщика для олигархов
— Компании в этом году исполнилось 20 лет. С чего она начиналась?
— Основным акционером был и является Владимир Нефедов, который и создал компанию.
История компании началась с ваучерной приватизации, в тот момент фондовый рынок только зарождался. В начале 90-х наша компания активно занимались операциями с приватизационными чеками-ваучерами.
Из того времени вышли многие инвестиционные бизнесы, которые и сейчас существуют: «Атон», уже бывшая «Тройка Диалог», «Ренессанс» и другие, в том числе и «Церих», который тогда назывался «Траст-Сервис». С 1993 года компания с таким названием существовала в разных правовых формах, пока в 1995 не было создано ОАО «Траст-сервис».
— Чем тогда занимались?
— На волне приватизации образовался вторичный рынок приватизационных чеков, продавцами выступали граждане страны — владельцы ваучеров (которые предпочитали не участвовать в приватизации, а просто продать свой чек), конечными покупателями — менеджмент приватизируемых предприятий, иностранные и некоторые отечественные инвестбанки, которые и участвовали в чековых аукционах.
— Какие тогда были биржи?
— Еще до ваучеров была организована Российская товарно-сырьевая биржа. Изначально на ней шла торговля в основном импортными товарами, например партиями компьютеров и оргтехники. Но позже площадка сосредоточила обороты ваучеров. Сделки проводились в режиме аукциона. На бирже были маклеры, котировки, продавцы и покупатели. Все руки поднимали. Это было на Почтамте, на Тургеневской. Там было прикормленное место, и многие брокеры затем (уже после приватизации) стремились арендовать там офис, потому что туда вели народные тропы. Также функционировала и вторая биржа — Центральная российская универсальная биржа (ЦРУБ) в Академии им. Плеханова. На ЦРУБе торги проводились с утра, а на РТСБ после обеда.
— Как работал брокерский бизнес?
— Брокер арендовал стол, у него была машинка для подсчета купюр, он скупал ценные бумаги по заказам. У мелкооптовых покупали, а крупно-оптовым продавали. Параллельно существовал брокерский бизнес по продаже населению паев чековых инвестиционных фондов (ЧИФ) — что-то типа фондовых магазинов, распространенных по всей стране. Этот процесс шел два года, а летом 1994-го история ваучеров закончилась, и началось развитие акционерных обществ и оборот их акций. Брокеры переключились на них.
— Я бросил работу инженера и занялся ваучерами.
— В какой области до этого работали?
— Это была системотехника, ЭВМ. То, что сегодня называют IT. Математики и физики, люди с логическим складом ума устремились в эту новую отрасль. Я не был брокером на бирже, а был мелкооптовым посредником и продавал тем, кто покупал большие пакеты.
— Обороты у меня были максимум тысяча штук в неделю. Параллельно я стал акционером некоторых обществ, к примеру, РАО ЕЭС.
— Где торговались акции РАО?
— В начале 90-х такие брокеры, как «Тройка», «Атон», Brunswick, «Ренессанс», организовали Российскую Торговую Систему — первую электронную площадку.
— «Траст-сервис» среди них был?
— Был участником этих торгов.
— Как попали в «Траст-сервис»?
— Так как я был инвестором, мне нужен был брокер. Тогда подобные услуги мало кто оказывал, так как большинство компаний продолжали заниматься более доходными собственными операциями или специализировались на крупных иностранных клиентах. Это было интереснее, а клиенты были редкостью. Комиссии тогда были не сотые процента, а 1–3 %. Я искал брокера и остановился на «Траст-сервисе», где два года был клиентом — отдавал голосовые поручения, приходил в клиентский зал в Политехническом музее. Как клиент я был известен руководству и в 1997-м стал сотрудником.
— Трейдером?
— Нет, трейдеров тогда было более чем достаточно. У меня был аттестат Минфина, а компании был необходим сотрудник, отвечающий за перерегистрацию ценных бумаг, и я занялся работой с реестрами.
— Что приходилось делать?
— У каждого эмитента был свой реестродержатель. В их помещениях было столпотворение, и постоянно велась скупка. Ничего не было автоматизировано, и все сделки проходили «на коленке». Работа была творческая, что называется, «с людьми». Процессы по перерегистрации длились порой месяц. Но мне удавалось заводить знакомства и ускорять операции, чтобы они занимали не более недели. Когда «Траст-сервис» начал клиентский бизнес, я ушел развивать это направление.
— Скупку ММК и горнообогатительных комбинатов в чьих интересах проводили?
— Если смотреть с позиций сегодняшнего времени, то в интересах олигархов. Но теперешние олигархи — лишь небольшая часть из тех, кто стремился ими стать, а сколько потенциальных олигархов полегло на полях сражений за собственность и ее перераспределение, одному Богу известно. В то время скупка проводилась в интересах заказчиков, которые могли быть
и конечными потребителями, и посредниками, которые порой менялись местами. Но это был более-менее честный бизнес.
— Во время Вашей работы возникали какие-то опасные ситуации?
— Были случаи исчезновения людей. Просто был человек, а потом он исчезал. Это еще во времена ваучерного оборота.
— С акциями пропадали?
— По-разному.
— «Норильский никель» играл какую-то роль в жизни компании?
— По большому счету нет, он был лишь клиентом. В свое время у нашей компании с «Норникелем» был договор на оказание трансферагентских услуг при корпоративных действиях эмитента. Но в доходной части это не было основополагающим.
— Подобное право кому попало не дадут…
— Таких договоров было несколько штук по стране. Просто сам эмитент не успевал все делать и за небольшое вознаграждение часть своих функций перекладывал на нас. «Норникель» часто проводил допэмиссии и скупки, которые требовали кропотливой работы с большим количеством людей. Сама скупка давала гораздо больше, но с точки зрения имиджа и развития это было хорошо.
— Как 1998 год отразился на компании?
— Государство финансировало свой долг за счет ГКО, пирамида постепенно росла, но вмешался азиатский кризис, упали цены на нефть, рост ставок ускорился. Ставки по этим бумагам доходили до 100 % годовых, и было понятно,что добром это не кончится. Американцы сейчас все дешевле перезанимают, печатая в геометрической прогрессии свои облигации, но Россия так не могла. Когда очередной транш МВФ нам не дал, или он куда надо не дошел, следующий выпуск ГКО уже никто не стал выкупать. Произошел дефолт и реструктуризация обязательств. Многих погубила не сама реструктуризация, а падение в несколько раз курса национальной валюты.
— Вашу компанию зацепило?
— Компания в ГКО не участвовала, но для нас существовал бизнес скупки, который был понятен, надежен и прогнозируем. То есть «глобального попадоса» не произошло. Был небольшой объем ценных бумаг, по которому ударил кризис. Тогда вообще инвестбизнес замер на два-три года, пока
клиентский спрос не начал оживать. Кризис стал водоразделом, после которо- го сократился бизнес скупки и собственных операций. На первый план вышло брокерское направление.
Из торгового зала к HFT-трейдингу
— Где тогда проводилась торговля?
— На РТС торговали в основном за валюту, расчеты шли главным образом между нерезидентами. По сути, режим «Т+», который ввела сейчас Московская Биржа, уже существовал, но без центрального контрагента. Поставка не плюс два дня, а от трех до семи, иногда доходило и до месяца. «Газпром» обращался отдельно — на Санкт-Петербургской бирже. Тогда у него еще были ограничения по покупке нерезидентами. Но в тот период уже была электронная торговля с настоящими «стаканами». Еще с фьючерсами работали на Московской фондовой бирже, насколько я помню. А введенный ММВБ режим поставки против платежа стал своего рода мини-революцией. После его появления поток клиентов заметно увеличился.
— Интернет-трейдинг тогда же возник?
— Его развитие подтолкнуло снижение стоимости доступа к интернету. Еще до кризиса 1998-го подключение и трафик были очень дорогими. Если перевести на текущие деньги, то одна точка стоила несколько тысяч долларов. Затем ММВБ ввела торговлю по выделенным каналам для брокеров. Многие ездили совершать сделки в торговые залы. В начале 2000-х начал развиваться интернет-трейдинг. Мы были в первых рядах и быстро попали в первую десятку рейтинга. Разработчики QUIK быстро захватили этот рынок. Многие брокеры писали свои программы для трейдинга, у нас был разработан и продолжает успешно функционировать Z-trade.
— Когда на рынке появился первый робот?
— Идеи роботизированной торговли появились вместе с интернет-трейдингом. Роботы начали активно внедряться в середине 2000-х годов. Но они не обладали той скоростью, за которую идет борьба алготрейдеров сегодня.
— Как у Вас в компании развивается алготрейдинг?
— Мы уже несколько лет активно развиваем эту тему: предлагаем хорошие тарифы для алгоритмистов, специальные торговые программы для них. Компания одной из первых начала предоставлять collocation и выделенные серверы на бирже. Думаю у алготрейдинга хорошее будущее не столько для скальпинга и интрадея, сколько для автоматизации арбитражных и других торговых стратегий.
— Надо ли ограничивать роботов, как предлагают в Европе или США?
— Нужно учитывать, что более 50 % мирового оборота — это роботы, они дают рынку ликвидность. Если люди хотят торговать активно и ставить миллион заявок, из которых исполняется только одна, пусть будет так. Главное, чтобы это не мешало другим.
— Интерес к иностранным рынкам ощутим среди клиентов?
— Конечно. Особенно в последние годы, когда российский фондовый рынок стагнирует, а рынки Европы и Америки растут. И это с учетом возможностей доступа на международные рынки только для квалифицированных инвесторов. Пользуются спросом не только иностранные рынки, но и вход на российский рынок через компании-нерезиденты. Половина оборота нашей иностранной компании — это российский рынок.
— Иностранные рынки рентабельнее, чем российский?
— Там комиссия брокера сравнима с биржевой. В России эта комиссия зачастую, особенно в срочной секции, меньше биржевого сбора.
— Как оцениваете введение «Т+2»?
— Мне кажется, что этот режим призван увеличить привлекательность нашего рынка для иностранных инвесторов. Для роста оборотов вещь полезная, но параллельное существование «Т0» и «Т+2» должно быть минимальным по времени. К тому же, необходимо как можно быстрее решить на уровне регулятора вопросы маржинальности операций.
— Есть уже какое-то впечатление?
— В первый день торгов новый режим мы клиентам не предлагали. Решили на себе проверить, так сказать, «на кошках». QUIK, несмотря на то, что занимает более 80 % рынка, не был готов к «Т+2». Какое-то время необходимо для отладки системы риск-менеджмента. И большого клиентского спроса пока не заметно. Но введение «Т+2» — шаг правильный, при условии, еще раз повторюсь, скорейшей отмены «Т0».
— А законодательство готово?
— Насколько мне известно, НАУФОР представила в ФСФР проект изменения маржинального кредитования. С «Т+2» он меняется кардинально. В существующей сейчас форме брокер может хоть с сотым плечом давать «Т+2» и при этом не нарушить никаких формальных ограничений. Брокеры на свой страх будут оценивать риски клиента и маржинальных операций, а также собственные риски. По плану ММВБ должна через три месяца полностью перейти на «Т+2». Надо спешить и работать в этом направлении, но боюсь, что ФСФР обеспокоена сейчас другими проблемами.
Злой Сечин и Forex на фьючерсах
— Как будет выглядеть брокер будущего?
— Мне кажется, произойдет сегментация отрасли. Одни будут предоставлять минимальные издержки и максимальную автоматизацию услуг, но развитие этого направления усложняет текущее законодательство. Вторые, более консервативные, будут заниматься инвестиционным консультированием, wealth management и прочим. В России практически все биржевые посредники совмещают этот функционал.
— «Церих» по какому пути идет?
— Пока, как все, сидим на двух стульях.У нас одни подразделения занимаются консалтингом, а другие — технологиями.
— Кстати, как будете развивать единый счет?
— Мы добавим туда валютную секцию и улучшим расчеты по опционам. В перспективе добавим международный рынок. Но для этого надо на уровне регулятора решить вопросы налогообложения.
— Какие новинки ждете от биржи?
— В последнее время приобрел большую популярность рынок Forex. Почему бы в срочной секции Московской Биржи не расширить количество валютных пар? Не две-три, как сейчас, а десять. Инструменты же расчетные. Можно оттянуть на себя часть существующего внебиржевого рынка.
— Там же плечо будет не 1 к 100?
— Такие плечи берут не все. Для многих 1 к 10 вполне достаточно. Я знаю это по опыту наших клиентов, которые хеджируют риски на Forex. У них там максимум третье плечо. Не знаю, почему биржа этого еще не сделала.
— Будет ли там ликвидность?
— Нужно пробовать. Маркет-мейкеры найдутся, если есть два параллельных рынка. Если биржа вводит индексы BRICS и обсуждает фьючерсы на погоду, то валютные пары точно должны быть.
— Какие перспективы у валютной секции?
— Валютный рынок поделен между участниками. И экспортеры, и импортеры давно делают конвертацию через банки. Но сегмент развивается за счет спекулянтов и высокочастотников. На нем много законодательных нюансов, к примеру, валютный контроль никто не отменял. Кроме того, налогообложение валютных операций отделено от фондового. Брокер оказывает услуги в валютной секции, но налоговым агентом не является.
— Должна ли биржа повысить тарифы?
— Тарифы следует повысить брокерам, а не бирже. Площадка на срочной секции не так давно их практически удвоила.
— Брокеры этот шаг не повторили?
— Они не монополисты и не имеют возможности поднять тарифы из-за узкого круга клиентов. Если один брокер попытается их поднять, то клиенты быстро перетекают к тому, кто не поднимает. Так устроен российский рынок: клиентов мало, а брокеров много.
— Может, договориться как-нибудь?
— Это же картельный сговор, антимонопольная служба не одобрит. Такие переговоры возникали, но всегда заходили в тупик. Можно договориться двум, но пяти или шести — просто нереально. У всех стоят разные задачи. У кого-то брокерский бизнес непосредственно инвестиционный, а у кого-то параллельно есть банковский. Одному важны комиссии, для другого же это десятый пункт по важности, а нужно набрать клиентскую базу и обороты. Кто-то борется за рентабельность бизнеса, а кто-то — за другие показатели.
— Кого должны привлекать брокеры: спекулянтов или долгосрочных инвесторов?
— По своим ощущениям и накопленному опыту, считаю, что нужно привлекать стратегов-инвесторов, торгующих на основе фундаментального анализа. Они сейчас почти не приходят, потому что не верят. Во многом клиентский баланс поддерживается за счет высокочастотных трейдеров. Сегодня на рынке произошел небольшой перекос в сторону алготрейдинга, но не потому, что его много, а потому, что мало фундаментальных инвесторов.
— Что нужно сделать, чтобы их стало больше?
— Должны появиться длинные деньги, к примеру, пенсионные. Они способны стабилизировать рынок. Считаю, что назрела необходимость менять пенсионное законодательство, чтобы разрешить инвестирование таких денег в акции. В связи с необходимостью оставаться в безубытке для НПФ 90 % инвестиций — это инструменты с фиксированной доходностью. Многое зависит от государства и политики, которой оно придерживается. Нужно, чтобы люди приходили и чувствовали защищенность собственности и инвестиций. Но то, что творят наши эмитенты с миноритарными акционерами, никак не способствует притоку долгосрочных инвесторов.
— Что именно?
— Сечин (глава «Роснефти» Игорь Сечин —прим. Financial One) заявил, что не будет считаться с проблемами миноритариев ТНК-BP и сказал, что они сделали не ту ставку. «Роснефть», купив ТНК-BP, поступила правильно, а миноритарии, купившие те же акции ранее, ошиблись. При таком подходе мы не увидим роста инвестиционной активности. Это показывает отношение к небольшим инвесторам. Другой пример — реформа энергетики, принесшая убытки акционерам и прибыль менеджерам, или дополнительная эмиссия ОГК-2 по ценам в 4 раза ниже предыдущей оценки. Из таких эпизодов и складывается инвестиционный климат, а не из бесконечного повторения фраз об его улучшении.
— Деньги пенсионеров могли бы вызвать всплеск активности на рынке? Увеличат ли они доходы брокеров?
— Пенсионными деньгами не спекулируют каждый день. Сегодня эти средства также про- ходят через брокеров, но только в облигациях. Глобальных изменений для нас не будет.
— Что еще необходимо изменить?
— У нас узкий список эмитентов. Все те же Сбербанк, «Лукойл» и «Газпром», на десять
бумаг приходится 90 % оборота, а должны появляться новые эмитенты. Посмотрите на индекс S&P 500: там 500 эмитентов, а сколько входят в индекс ММВБ? В России есть потенциал выхода на рынок новых компаний. Но акционеры предпочитают финансировать бизнес не за счет продажи доли, а за счет других источников. Нужно как-то стимулировать их к открытости.
— Какой период в истории компании считаете наиболее успешным?
— В любом времени есть плюсы и минусы, в этом смысле текущий период тоже можно назвать успешным: компании удается противостоять кризису и стагнации на фондовом рынке, развивается алготрейдинг, происходит приспособление к современным реалиям рынка. Несмотря на непростой период, мы развиваемся, внедряем новые продукты и популяризируем финансовые услуги с помощью учебного центра. Если государство этого не делает, то брокеры вынуждены этим заниматься самостоятельно. К тому же, кризисные моменты всегда позволяют начать что-то новое.