Интервью / Financial One

«Если не попробую себя на исторической родине, то буду жалеть об этом всю жизнь»

«Если не попробую себя на исторической родине, то буду жалеть об этом всю жизнь»
6371
Двадцать лет назад потомок знаменитого русского рода, но рожденный в США Алексей Родзянко решил переехать в Россию. Он понял, что если не попробует себя на исторической родине, то будет жалеть об этом всю жизнь. Г-н Родзянко занимал руководящие посты в российских филиалах JPMorgan, Deutsche bank, Credit Suisse, а теперь работает в ИФК «Метрополь». В интервью Financial One он рассказал о своих наиболее успешных инвестициях в России и о том, что мешает улучшить инвестклимат.

— Почему Вы 20 лет назад решили переехать в Россию?
— Россия всегда меня привлекала. Я понял, что если не приеду сейчас, то этого не случится никогда, и я пожалею об этом. Подумал, что лучше попробовать, а если ничего не получится, то вернусь. Но все получилось, и я остался здесь.

— Известно, что Вы сами инвестор. Расскажите, во что Вы сейчас вкладываете.
— Я продал бумаги энергетического сектора и переложился в компании, которые, наоборот, потребляют энергию и сырьевые ресурсы. Кроме того, я вошел в сектор ритейла и недвижимости в США, который сегодня достиг своего докризисного уровня и дает хорошую прибыль. Мне интересны и авиаперевозки. Также вкладываюсь в акции растущих рынков Южной Америки.

— Почему Вы решили продать нефтяные акции?
— В США газ очень подешевел, зато в Европе, напротив, стал гораздо дороже. Его можно экспортировать, но на это пока нет разрешения. Хотя мне кажется, что в ближайшее время оно появится. Это напрямую влияет на цены на энергоносители в России и на весь рынок в целом.

— Что скажете об американских индексах, которые демонстрируют рекордные значения?
— Они были на своем пике, но если смотреть в исторической перспективе, за последние пять лет они дали минимальный прирост — 10%, что нельзя назвать прекрасным результатом. Сейчас американскую банковскую систему накачивают деньгами, и если их вложить в банк, то после инфляции они дадут отрицательный результат. Чтобы бороться с инфляцией и хеджироваться, нужны реальные активы.

— Как оцениваете ситуацию в России? Что думаете о диверсификации экономики?
— Я помню такие же разговоры с советскими делегациями еще в 1970-е годы. Толку от них было очень мало. В какой-то момент Россия начала смотреть в сторону капитализации и рыночных индикаторов. Но все-таки серьезных шагов для раскрепощения и диверсификации экономики пока нет. Последняя тенденция — государство становится более полицейским, чем рыночным, и это отражается на ценах.

— Как это воспринимают иностранные инвесторы?
— Россия мало работает над своим имиджем, поэтому его нельзя назвать положительным. Государство больше ориентировано на внутреннего инвестора, чем на внешнего. Если говорить об отношениях с США, то свою негативную лепту вносит и холодная война прошлых лет, и ситуация, сложившаяся сейчас, — к примеру, вокруг истории с Магницким. Все это не очень положительно действует на инвесторов. К тому же сырье дешевеет, а значит, и Россия дешевеет.

— Американские СМИ пишут плохо о России?
— С начала кризиса положительных историй о России становится все меньше и меньше. Если раньше можно было сказать, что кто-то плохо пишет о России, не имея на то оснований, то сейчас ситуация другая. Насторожиться заставляет и тенденция к госкапиталу, который все подминает под себя. К тому же, такие компании не только занимаются бизнесом, но и имеют дополнительные поручения от государства. Излишние социальные задачи компаний идут вразрез с моими инвестиционными интересами. Я вложил $100 и хочу получить $200, но если я получу $120, а $80 уйдут на социальные нужды, то меня как инвестора это не устроит.

— Расскажите о своем самом необычном опыте инвестирования.
— Я переехал жить и работать в Россию 3 августа 1998 года, а через две недели грянул кризис. В этот момент я управлял бизнесом JPMorgan по торговле российскими активами, в частности гособлигациями. В один момент все рухнуло — начался дефолт и девальвация. То, что стоило 100 рублей, стало стоить копейки. Оклемавшись от удара, Россия начала восстанавливаться. Тогда я почувствовал, что это дно, что хуже уже не будет, и решил для личного счета купить себе российские долги, которые подлежали реструктуризации. Получил разрешение JPMorgan — при условии, что в этом не будет конфликта интересов. Позвонил брокеру, но тот отказался покупать эти бумаги, сказав, что это не для меня. Я долго с ним спорил, объясняя, что я квалифицированный инвестор и осознаю ответственность этой покупки, но тот стоял на своем — мол, бумаги неликвидные и они не нужны. Только после того как я припугнул его закрытием своего счета и переводом всех своих средств в другой брокерский дом, он согласился купить их мне.

IMG_7412ин.jpg

— Большой объем?
— Цена была очень низкой. Номинальная стоимость бумаг была в десять раз меньше, чем я потратил на них. Я инвестировал приличные для себя деньги. Теперь эта прибыль — существенная часть моих пенсионных сбережений. Это одно из моих самых эффективных вложений в жизни.

— Закончилось ли в России золотое время инвестбанкиров?
— Перспективы этого направления не радужные. Бизнеса сейчас мало, маржи никакой. Быть инвестбанкиром на российском рынке сегодня тяжело. Количество и объемы сред- них сделок снижаются, крупные сделки идут только через госбанки. Возможно, будущее у инвестбанковского направления еще есть, а вот настоящего очень мало.

— Государство само себя продает и покупает?
— Да, и это приводит к некоторому застою.

— В России еще осталось что продавать?
— Конечно, процесс вряд ли остановится. К примеру, Фридман (Михаил Фридман — совладелец «Альфа-групп». - Прим. Financial One) построил телекоммуникационную корпорацию, но сейчас решил пойти в сектор прачечного сервиса. Ему нужны деньги и, к примеру, нужно продать свой телеком.

— Сейчас приходится работать с инвесторами? Не хотите создать собственный фонд?
— Своего фонда в планах пока нет. Я уже несколько месяцев, состою в экспертном совете при компании Spectrum Partners. Ее возглавляет мой знакомый Дмитрий Евенко. Под управлением компании несколько фондов. Я с ним знаком еще с первых дней своего пребывания в России: мы вместе работали в Объединенном городском банке, где Дмитрий был старшим трейдером. В совете компании мы вместе обсуждаем, куда и во что инвестировать, как позиционировать себя и т. д. Кроме того, я продолжаю работать в ИФК «Метрополь», где мой контракт действует до конца года. Отношения с акционерами компании у меня хорошие, поэтому, что будет дальше, зависит от ситуации на рынке и от моих личных планов.

— Пока сделок на рынке акций немного. Как выглядит сейчас бизнес бондов в России?
— Объективно бизнес бондов очень прибыльный, это одно из лучших направлений за последние три года. Но когда ты маленький частный инвестбанк, то у тебя фондирование меньше и дороже. Бонды надо делать с большим и дешевым фондированием. Маленькой независимой компании на этом рынке тяжело быть конкурентоспособной. К тому же, у финансовых компаний нет гарантий финансирования ЦБ, а это еще один риск.

— Но ведь часто небольшие компании управляют своим портфелем?
— Своим портфелем я и сам могу управлять. Впрочем, как и многие другие инвесторы, вместо того чтобы держать армию в сто человек. Разумно содержать персонал, если, к примеру, аналитики прибавляют тебе базисные пункты к доходности. Но нужно учитывать, на каком объеме они это делают и приносит ли это результат.

Чиновники и ЮКОС

— Вспомните самый необычный эпизод в Вашей карьере.
— В 2005 году я возглавлял Deutsche bank в России, и как раз началась история с ЮКО- Сом. Компании предъявили непосильные налоговые требования, а первой реакцией ее руководства стала попытка расплатиться. Для этого компания решила распродать свои непрофильные активы. Deutsche bank имел кастодиальный бизнес, и мы были номинальными держателями «дочек» ЮКОСа. В числе прочих было 100% акций «Роспана». Ее захотела купить ТНК-ВР за $800 млн; сделка планировалась в юрисдикции BVI (Британские Виргинские острова). Когда эта информация появилась в газетах, государство решило остановить сделку, чтобы ЮКОС обанкротился. К нам в Deutsche bank пришло письмо от главного судебного пристава России с просьбой арестовать акции «Роспана», принадлежащие ЮКОСу. Мы ему ответили, что на счете ЮКОСа нет ни одной акции этой компании, поэтому нам нечего арестовывать. На следующий день пришло письмо с более коротким текстом: «Арестуйте акции «Роспан». Помню, как мы схватились за головы.

— Вы имели право арестовать эти акции?
— Чтобы арестовать имущество, нужно, чтобы в отношении его владельца действовало судебное решение. Но его не было. В своем ответе мы привели ссылки на закон и снова отказали. Но на третий день письмо пришло лично мне. Жирным шрифтом было написано: «Если Вы не арестуете акции, то против Вас лично будет возбуждено уголовное дело, а на банк будут наложены огромные штрафы». Пока мы вместе с юристами думали, как выйти из этой ситуации, мне позвонил главный пристав и голосом крестного отца стал объяснять, что я не прав. Я ему объяснил, что моя компания — гость в России, что мы должны либо жить по российским законам, либо закрыться и уехать. Потом я добавил, что если через две недели Путин и Ходорковский решат дружить, а не воевать, то забудется все, кроме того, что Вы и я нарушили закон, поэтому я не буду арестовывать акции.

033N1648.jpg

— Этот аргумент подействовал?
— В течение шести месяцев после этого я и моя семья ходили с открытым билетом в США в кармане. Американские и немецкие послы советовали: «Хуже места, чем российская тюрьма, нет. Если почувствуете, что запахло жареным, сразу езжайте в Шереметьево». Атмосфера была нервозной.

— Как объясняли ситуацию банковскому сообществу?
— Я помню, как в конце 2002 года в числе 16 банкиров я был приглашен в Кремль на встречу с президентом Путиным. За час до того, как мы вошли внутрь, было объявлено о замораживании торгов акциями ЮКОСа. Когда мы готовились, к этой встрече, в воздухе висело негласное «Только не быть первым, кто поднимет тему ЮКОСа». Мы говорили об административных реформах и т. д. Путин был веселым и шутил. В какой-то момент он поднялся, и у меня промелькнула мысль, что вот сейчас встреча закончится и все будут интересоваться только одним: что он сказал про ЮКОС. Мне было страшнее выйти из кабинета, не задав вопрос, чем задать его. Поэтому я набрался смелости и спросил как можно более расплывчато. В этот момент глаза Путина перестали улыбаться, он жестко смотрел прямо на меня. Президент изложил нам свою хорошо подготовленную позицию. А потом вопросы посыпались один за другим. Путин сказал, что приватизацию ЮКОСа пытались провести «неправильные» люди, что мы не можем быть заложниками злодеяний и махинаций этих людей.

— Ситуация с компанией была конъюнктурной?
— Через пару лет после этого я участвовал в семинаре вместе с нынче невъездным в Россию Биллом Браудером. Он сказал интересную вещь: история ЮКОСа привела к одному положительному результату для России. До ЮКОСа средняя налоговая ставка крупных российских холдингов была 5%. После истории с ЮКОСом средняя налоговая выручка повысилась до 25%. Эта акция была жизненно важна для российского государства. Конечно, всех виноватых не посадишь, но иногда создать прецедент очень важно. Браудер хвалил Путина за то, что тот сломал тенденцию безответственности и создал нормальную фискальную политику. К слову, Браудер в России сделал отличную карьеру, на которую многие не могут претендовать.

— Кстати, про историю с Браудером. Вы же тоже участвовали в покупке акций «Газпрома»?
— С одной стороны, было ограничение на держание акций иностранцами, с другой — правительству было интересно начать торговлю бумагами. Только с помощью внутренних денег это было непрактично. Среди иностранцев были инвесторы, которые хотели купить акции, в том числе и я. Мы фактически создали схему, которая соответствовала букве закона. Но мы не просто пошли и купили по ней акции, а отправили ее Семеняке (Александр Семеняка был членом правления «Газпрома», а сейчас гендиректор АИЖК. — Прим. Financial One), который в то время управлял финансами газовой компании. Мы спросили, можно ли ее использовать, он дал письменное согласие. Как теперь можно говорить, что это было нарушением закона, если на то давалось письменное разрешение официального лица? Тогда цена на акции была низкой, но никто никого не заставлял продавать бумаги так дешево.

— Делаются ли в стране шаги навстречу бизнесу?
— Безусловно, делаются и будут делаться. Один шаг назад, два вперед, но все же движение есть. Сейчас Россия делает шаг назад, но последующие два шага вперед дадут намного больше. Это шаги на пути развития. Нужно исправить много мелких бюрократических моментов, к примеру, автоматизировать работу на таможне. Если это делать, то подобные «мелочи» создадут ту среду, которая позволит многое исправить в России. Кроме того, нужно искоренить коррупцию и не давать чиновникам взяток. Россия — богатейшая ресурсами страна, и любое маленькое улучшение ее внутреннего устройства приносит огромные дивиденды. У страны огромный потенциал.

Купить подписку на журнал Financial One

— Чего не хватает России для лучшего развития инвестиционного климата?
— Расскажу интересную историю. Глава инвестиционного департамента Intel приехал в «Сколково», чтобы вложить крупную сумму в некие разработки. Однако именно в тот момент, когда он находился в инновационном центре, нагрянули полицейские с обыском. Всех присутствующих, без разбора, загнали в душный кабинет и четыре часа не выпускали, держали без воды и еды, включая и этого человека — одного из крупнейших в мире инвесторов, близкого к Биллу Гейтсу человека. Как Вы думаете, после этого инвестирует Intel в «Сколково»? Естественно, вернувшись в свою страну, он в красках рассказал об этом случае крупным капиталовладельцам. О каких инвестициях в Россию мы после этого говорим? В результате разборок «Сколково» лишилось огромных иностранных инвестиций. Вот такие вещи и портят инвестиционный имидж России. Избавившись от них, Россия пойдет вперед.

— В Америке все по-другому?
— Недавно тоже всплыла история: якобы налоговые органы ужесточали проверки оппонентов президента по инициативе Барака Обамы. Если это так, то его снимут с должности. Биллу Клинтону был выдвинут импичмент, Никсон тоже фактически ушел из-за этого — он знал о нарушениях, но скрывал их. Закон превыше всего, а если кто-то нарушает его, даже президент, то он понесет наказание.

Лучшая команда по поло

— Где Вы проводите большую часть времени — в США или в России?
— Я живу примерно 60% времени в России и 40% — в Америке. Сейчас стартовал летний сезон игры в поло, поэтому я нахожусь в Москве. С командой мы каждый день занимаемся поло, готовимся к соревнованиям. С Америкой я прочно связан — там я начинал свою карьеру, там у меня недвижимость и инвестиции.

MeBusquetVictorRussOpen2011.JPG

— А в России у Вас остались активы?
— В Москве у меня квартира и поло-клуб, который я и пытаюсь развить как бизнес.

— Откуда такая любовь к лошадям?
— Двоюродные братья моего деда были спортсменами и связаны с лошадьми. Александр Павлович входил в состав олимпийской сборной. Впоследствии он был генералом Белой Армии на северо-западе страны. Его брат Павел Павлович был чемпионом Королевского кубка в Лондоне три года подряд, начиная с 1912 года. Моя прапрабабка по материнской линии была одной из хозяек Крестовского острова в Питере, жители которого, помимо тенниса и яхтинга, увлекались поло. Словом, корни уходят далеко в историю.

— Вы решили продолжить семейное увлечение?
— В детстве я читал много книг о лошадях. А потом, 11 лет назад, уже в России моя младшая дочка попросилась на уроки верховой езды. Общение с лошадьми ей очень по- нравилось, и я стал возить ее на тренировки в Битцевский парк. Я всегда стоял и наблюдал, но однажды тренер предложил мне тоже попробовать. Тренировки участились до двух-трех раз в неделю. А потом ко мне обратился приятель с просьбой помочь ему открыть конный клуб в Москве. Он искал под это спонсоров. Будучи в то время главой российского подразделения Deutsche bank, который как раз открывал в Москве отделение по работе с частными клиентами, от имени корпорации я согласился ему помочь.

— Стали первыми клиентами клуба?
— Да. Мы вместе с дочкой и двумя сыновьями записались на занятия и втянулись. У меня было время, желание и средства этим заниматься.

— Во сколько обходится увлечение поло?
— Цена зависит от того, на каких условиях им заниматься. Это как в автоспорте: одно дело участвовать в «Формуле-1», другое — в местечковом картинге. Разброс цен большой. Можно арендовать лошадей — это будет самый дешевый вариант. Второй — приобрести себе одну-две лошади и их содержать; этот вариант уже подороже. В Москве содержание лошади стоит от $1 тысячи в месяц, плюс $1 тысяча в месяц за членство в клубе. Самый дорогой вариант — когда хочешь стать чемпионом США. Тогда надо нанимать двух-трех крутых тренеров-профессионалов и сажать их на самых лучших лошадей, которые могут стоить до $60 тысяч.

— Сколько у Вас лошадей?
— Сейчас у меня 38 лошадей, из них шесть живут в США, во Флориде, где у меня имеется база.

— Как так получилось, что Вы стали хозяином клуба?
— Через два года после открытия клуба его организаторы Виктор Уако (экс-владелец Rambler) и Григорий Березкин (глава группы ЕСН) разошлись. Г-ну Березкину эта тема перестала быть интересна, и он не захотел на нее больше тратиться. Он продал клуб мне.

— Школа при клубе еще работает?
— Она действует уже несколько лет. Школа позволяет людям ближе познакомиться с конным спортом. Если человек увлекается, то продолжает развиваться в этом направлении дальше — вступает в клуб и занимается профессионально. Десять уроков стоят 70 тысяч рублей, но эта цена считается невысокой.

— Вы к какому уровню стремитесь — профессиональному или любительскому?
— Когда что-то делаешь, то стремишься делать это максимально хорошо — или не делать вообще. Я не собираюсь быть чемпионом по конному спорту. Можно вложиться в моего сына, и он бы стал чемпионом, но это стоит огромных денег. Играть на среднем уровне у нас получается хорошо. В России мы с сыном и дочкой — лучшая команда. В течение четырех последних лет три года подряд мы выигрывали чемпионат, который проводится с 2006 года.




Вернуться в список новостей

Комментарии (0)
Оставить комментарий
Отправить
Новые статьи